Narrative, [2/13/2025 3:37 AM]
Февраль 2025. «Переговоры без уступок? Нет, не слышали»- 1.
Война уже завершена. Это реальность, в которой нам придётся теперь жить.
Война завершена в том смысле, что её итогом стала «непобеда» обеих сторон конфликта: Россия не может заставить Украину капитулировать, а Украина не в состоянии вернуть ситуацию ни к 1991, ни к 2015 году. ЕС не готов включить Украину в своё сообщество, осознавая, что восстановление страны может подорвать бюджет Евросоюза. НАТО не способно принять коллективное решение о вступлении Украины в организацию.
Не будет никакой «Ялты‑2» и особого места с расширенными границами «допустимого» для России.
Хотя горячая фаза войны все еще продолжается — Россия активизирует наступление на донецком и харьковском направлениях, нарастает обмен ударами беспилотников и ракет, — всё это уже выглядит лишь как избыточный расход ресурсов. «Бессмысленная война», но не для политического режима в России и,вероятно, в Украине.
Сейчас главный вопрос — в формуле выхода сторон из конфликта.
Генерал Кит Келлог,спецпредставитель Трампа, в эфире Fox News заявил, что США разработали «надёжный» план, способный привлечь к переговорам и Россию, и Украину. Этот план, предположительно, обсудят на Мюнхенской конференции в ближайшие дни, и выбор именно этой конференции неслучаен: она является хорошей дискуссионной площадкой для публичного обсуждения сложных проблем.
С большой вероятностью, своё видение плана по урегулированию конфликта на конференции представят Украина, Франция и Великобритания. Однако широкая дискуссия — это далеко не переговорный процесс.
При этом Россия и Украина ведут некие разговоры через различных посредников в Турции и Саудовской Аравии; ветераны спецслужб обсуждают проблему на нейтральной полосе. Маск набирает телефон Кремля и передаёт трубку Трампу, который говорит с Путиным. Трамп, в свою очередь, открыто «вбрасывает» в американские таблоиды информацию о своих частных разговорах с Москвой (без участия Госдепа и аппарата Белого дома), а Путин не желает это подтверждать.
Мотивация Путина как раз понятна: публичное признание любых контактов о мирных переговорах сразу же скажется на настроениях на фронте. Вряд ли кто-то захочет погибать в последние дни войны, и динамика армейских инициатив резко снижается на фоне любых сообщений о возможных переговорах. Не случайно Москва так настойчиво продвигает информацию о невозможности мира и уверенности армейского командования в продолжении военной операции. Параллельно увеличивается объём слухов о готовности России к дальнейшей мобилизации и к продолжению наступательных действий.
Это — оптимизм «актёров», в то время как «режиссёры» уже знают, когда изменится сюжет.
Но похоже, что Трамп играет свой спектакль, целью которого является не Путин, а внутриамериканская чистка. А Путин, Украина, Гренландия и Канада только «живые увлекательные сюжеты». Если для Кремля «равный разговор демиургов мировой истории» - главное событие политической повестки, то для Белого дома - это лишь отвлекающий сценарий И осознание этого может стать для Кремля крайне болезненным.
Кремль слишком откровенно подыгрывает Трампу. Но это хорошо похоже на Путина, это его стиль. Он уже так подыгрывал Бушу, подыгрывал Трампу в первой каденции, подыгрывал раннему Байдену. Опыт всех этих подыгрываний был не слишком успешен. Потому что любое подыгрывание часть стратегии результата, а не надежды обдурить партнера.
Показательно, что Кремль через якобы «умеренный российский бизнес» (Ремчуков—Мельниченко) пытается навязать сценарий- «мир перед экзистенциальным выбором: либо уступки в признании особого места России, либо ядерный ответ». Даже либеральный Явлинский утверждает, что время мирных переговоров ещё не пришло - хотя тот же Явлинский уже год без остановки призывает к перемирию. Мирные переговоры даже для Явлинского есть суть уступок России. Но как можно уступать тому, кто не выиграл войну? Всё это говорит об инфантилизме и бессмысленной «детскости» в мировоззрении российских элит и российской власти: «Переговоры без уступок? Нет, не слышали».
Narrative, [2/13/2025 3:37 AM]
Февраль 2025. «Переговоры без уступок? Нет, не слышали»- 2.
Российские элиты в отличие от Кремля скептически относятся к надежде, что Запад пойдёт на какое-то сближение: у них более реалистичный взгляд — вернуться можно только через капитуляцию.
Оппоненты Кремля хорошо понимают безальтернативность: договариваться с Кремлём Запад способен лишь при условии ожидания нового конфликта в будущем. Вопрос только в том, насколько рационален такой подход Запада. Очевидно, что там есть заинтересованные в сохранении России в качестве экзистенциальной угрозы, но насколько их влияние значимо? При этом сторонники сохранения конфликта есть и в Глобальном Юге, и в Китае, и в Индии.
Для России принятие конца войны — это, вероятно, проблема, сравнимая с весной 2022 года. Грозящая новыми вызовами и новыми оппонентами. Конец ли это постсоветской истории? Скорее, мы находимся в её финале, но сам режим ещё какое-то время просуществует.
Позднепутинская Россия будет погружаться во всё более глубокую мифологизацию, с ужесточением репрессивной составляющей и перманентным переделом центров и зон влияния. Поздний Путин весьма близок к позднему Франко. И вряд ли Путин повторит опыт Александра I (умершего в Таганроге) или Николая I (скончавшегося на солдатской койке от тоски) — тоска не завоюет тело Короля.
Постсоветский режим за более чем 30-летнюю историю прошёл разные форматы переходов и адаптаций: системный либерализм, корпоративистский постлиберализм, «инновационный авторитаризм», техно-силовой авторитаризм и, наконец, мобилизационную реакцию. Далее будет путинская постреакция?
Каждый формат имел свои пределы роста, но ни один не давал качественного рывка и не вёл к полноценной модернизации государства и общества. Настоящая Россия так и не преодолела советскую империю.
Системный либерализм фактически не соответствовал понятию «либерализма»: это была «симфония» русского либерализма и тайной полиции (с его пугливостью, отсутствием ощущения исторической субъектности и базы поддержки, хаотическими бросками то в радикальные реформы, то в поиски нового Пиночета).
Системные либералы создали «Семью» и кланы, которые оказались вне правового поля и стали использовать силовую «франшизу» государства для распределения доходной ренты. Приватизация породила системную коррупцию, ставшую универсальным инструментом клановой борьбы и вытеснявшую государство права на обочину. Она же превратилась в стяжку режима. Режим Ельцина уничтожил надежды на справедливость, породил неверие в институт демократии и
Расцветом «либерального формата» стала ликвидация неугодных телеканалов, манипуляции на выборах, поглощение партийного разноцветия сначала в формат «управляемой» (системной) партийной системы, а позднее — в формат административных партий. И наконец — дело ЮКОСа, буквально разрушившее принцип неприкосновенности частной собственности и вернувшее Кремлю единоличное право распределять ренту. После дела ЮКОСа союз либералов и силовиков трансформировался в союз силовиков с «пристроенными» к ним либералами.
Затем формат сменился на корпоративистский постлиберализм, при котором возросла субъектность бюрократии и зародились как государственные корпорации, так и неформальные клановые корпоративные группы, прежде всего силовые.
«Конфликт Трёх китов» расколол силовой блок и одновременно структурировал его участников в автономные политико-экономические субъекты. ФСБ из службы безопасности превратилась в силовой конгломерат с собственной «экономической безопасностью», «информационной безопасностью» и «внутренней безопасностью». ФСБ стала «Первой службой», контролирующей суд и МВД.
«Дело Бульбова» 2007 года оттеснило клан Черкесова, уничтожило конкурирующую контрразведку ФСКН и впоследствии зачистило всю альтернативные специальные службы вне ФСБ.
«Дело Ганеева», генерала МЧС, в 2003 году привело к ликвидации управления безопасности МЧС. Кстати, попытка генерала Зиничева создать новое самостоятельное управление безопасности обернулась трагической гибелью самого министра.
Narrative, [2/13/2025 3:37 AM]
Февраль 2025. «Переговоры без уступок? Нет, не слышали»- 3.
При корпоративистском постлиберализме появился «Бассейн» — второй неофициальный бюджет страны из отчислений бизнеса и корпораций под контролем ФСБ, а также «Роснефтегаз» — специальный внебюджетный фонд, ещё один неконтролируемый финансовый поток.
В это же время Путин выступает со знаменитой Мюнхенской речью и открыто провозглашает право Своей России на международную субъектность и собственные правила игры — право, которое, по его мнению, вытекает из «тысячелетней истории», фактически из придуманных собственных мифов, позднее оформленных в книгах Мединского, нынешнего исторического советника Путина.
Мюнхенская речь стала предтечей грузинской войны, которая не вызвала серьёзного беспокойства на Западе.
На этот период «корпоративистского постлиберализма» приходится и «межцарствие» Дмитрия Медведева. Он заигрывал с либеральной идеей, продвигал проекты инновационного центра «Сколково» и технопарков, увлекался «сингапурским чудом» и мечтой построить в России «инновационный авторитаризм». Однако именно в его президентство началась первая после Афганистана война — в Грузии. У Медведева как сюзерена появились собственные «любимцы» в бизнесе (братья Магомедовы, влиятельные кавказские фигуры, Прохоров, Вексельберг), он пытался создать «свою» антикоррупционную спецслужбу (ГУБЭПиК Сугробова).
Но проблема Медведева была в отсутствии личной политической субъектности — у него были лишь формальные президентские полномочия. Элиты искали в нём перспективу, но она оставалась туманной и в конце концов исчезла. У Медведева не оказалось будущего. Он его не попытался создать. И вообщем то показал, что будет с политическим режимом, если он не располагает стратегией будущего. Болотная площадь стала рефлексивным ответом общества и части элит на агрессивное рождение формата «жандарма империи» с агрессией, экспансией, технократизмом и лозунгом «можем повторить». «Крым наш» становится стратегией мобилизации системы и страны.
Техно-силовой авторитаризм начал формироваться с присоединения Крыма, создания ДНР на Донбассе, заключения «минских соглашений» и ответа на запрос Болотной площади. С этого момента Россия активно включилась в хакерские войны, стала проявлять агрессию «мягкой силы» и заявлять о «возвращении к ценностям Империи» и «ответственности за постсоветское пространство». Из ФСО убрали генерала Мурова и Золотова.
Володина, всё ещё пытавшегося сохранять пусть своеобразные, но политические механизмы управления, сменил Кириенко со своей тягой к методологам и технократическому подходу. Появился статус «иноагента». Стали происходить странные отравления активистов несистемной оппозиции, а по сути публичных оппонентов от «системных либералов». Региональные элиты всё более утрачивают субъектность, появляются «национальные проекты», и Россия под аккомпанемент воинственных барабанов проводит Олимпиаду в Сочи, перестраивает город и организует Чемпионат мира по футболу. Империя сверкает своей силой — вероятно, это пик расцвета постсоветской эпохи. И самое время задаться вопросом «что дальше?»
Эти тревожные настроения привели к отставке Медведева с поста премьера (Медведев уже не всесилен и публично унижен, его команда разогнана, Магомедовы угодили на пожизненный срок, Дворкович покинул Россию) и приходу в правительство «технократического» Мишустина. Началась конституционная реформация, и у многих появилась надежда: «Путин добровольно уйдёт, он готовит коллективное руководство, которое и определит переход к новой России». В уход Путина верили многие, даже Навальный сделал ставку на это — и проиграл жизнь.
Причин неухода Путина достаточно много, и разбирать их можно отдельно. Во‑первых, он больше не чувствовал себя в безопасности, потому что отсутствовали гарантии стабильного будущего; без неё нет и гарантии личной безопасности. Во‑вторых, элиты были растеряны, помня опыт Медведева, и не готовы к новому переделу системы. Недоверие друг к другу столь велико, а желающих «примерить» на себя роль нового лидера оказалось крайне мало.
Narrative, [2/13/2025 3:37 AM]
Февраль 2025. «Переговоры без уступок? Нет, не слышали»- 4.
Свою роль сыграл и фактор COVID‑19. Технократические устремления к авторитарному стилю управления получили «мировое оправдание»: многие страны в пандемию отказались от демократических институтов в пользу жёстких мер и ограничению гражданских прав. «Бункерный» стиль управления — это не просто руководство из изолированного кабинета, а отсутствие обратной связи и ограниченный круг лиц, принимающих решения, при возрастающем уровне репрессий и административных решений, зачастую противоречащих Конституции.
Испытав на практике управление страной по ВКС, возможность почти безболезненно выходить за конституционные рамки («голосование на пеньках», сомнительный ДЭГ), закрывать целые регионы, запрещать любую политическую активность и вытеснять гражданское общество, путинский режим семимильными шагами приближался к войне как к точке максимально возможной мобилизации системы и государства.
Итак, четыре формата постсоветского периода.
Ни один из перечисленных форматов не позволил переформатировать постсоветскую фазу в новый самостоятельный период русской истории. Форматы лишь перетекали один в другой, и в конечном счете уперлись в военно-мобилизационный формат: внешняя война, военный характер экономики, режим сыска и репрессий, ограничение гражданских прав.
Теперь уже окончательно ясно, что «эпоха Путина» оказалась лишь этапом консервации постсоветской фазы; по сути, Путин — транзитный герой истории и вряд ли встанет в один ряд с Петром I, Лениным или Сталиным. Капиталы и активы этого «транзитного» периода (финансовые и нематериальные) слишком «горючи» для будущего, а значит, мало чего стоят. Генпрокурор Краснов наглядно демонстрирует: государство может без труда обратить частное в общественное, а «карета» легко превращается в «тыкву».
Примечательно, что путинская «консервация» предполагает любые, даже самые абсурдные, запреты, но не включает в себя консервацию важнейших конституционных принципов — неприкосновенности собственности, независимого суда, права на защиту. Режим последовательно уничтожает все правовые механизмы гарантий не только для граждан, но прежде всего для элит. В целом для режима не ценен никто- ни буржуа, ни чиновники. Все временно, и ничто не постоянно- лозунг позднепутинской России.
Исправить эти ошибки уже не получится в рамках старой конструкции: исторический «формат» постсоветской России подошёл к концу, а война продемонстрировала тотальную несостоятельность имеющихся моделей. Следующий шаг неизбежно потребует новой системы координат и новых принципов.
Интересно, что коррозия в первую очередь коснулась самой «любимой игрушки» Путина — роли «жандарма» на постсоветском пространстве. Несмотря на внешний пафос, «успехов» там оказалось не так много.