Максим Хрусталев
Сегодня и в России, и в Польше все чаще раздаются голоса, что трагедия под Смоленском, а также сочувствие Польше, выраженное российским руководством, могут наконец способствовать установлению более теплых отношений между нашими странами.
В Польше при этом упорно вспоминают, как побывавший на месте авиакатастрофы Владимир Путин (которого там, видимо, считают чуть ли не сделанным из железа) едва не прослезился и обнял своего польского коллегу Дональда Туска. Не меньшее впечатление произвел на поляков и прилет на похороны Леха Качинского российского президента Дмитрия Медведева. Особенно если учесть, что из-за нависшего над Европой облака вулканического пепла свой приезд в Краков отменили главы государств и правительств США, Франции, Германии, Швеции, Финляндии, Египта, Македонии, Индии, Японии, Южной Кореи, Мексики, Новой Зеландии и Пакистана. Да и выступил Дмитрий Медведев с полным набором соболезнований, не забыв упомянуть и про пресловутую Катынь. «Трагедия, которая случилась у нас под Смоленском, не оставила равнодушным никого. Для Польши она стала национальной трагедией. И у нас в стране она вызвала самые горькие эмоции, и поэтому у нас был объявлен траур. Поэтому я посчитал правильным проводить в последний путь президента Польши Леха Качиньского и его супругу Марию», – заявил президент России, отвечая на вопрос ИТАР-ТАСС.
«Трагедия всегда доставляет боль, все ощущают, что утраты, которые происходят, невосполнимы, – сказал Медведев. – Для польско-российских отношений это стало особой темой. Трагедии очень часто сближают».
«У нас были разные периоды в истории, – отметил президент России. – Последний был не из легких. Но перед лицом тяжелых утрат мы можем приложить усилия для сближения позиций наших стран, чтобы наши народы слышали друг друга лучше, находя разрешение самых трудных проблем».
«Одна из них – катыньская трагедия. Хотя с нашей стороны все оценки давно даны. Катынская трагедия – это преступление Сталина и ряда его приспешников. Позиция российского государства по этому вопросу давно сформулирована и остается неизменной», – подчеркнул Дмитрий Медведев.
Со своей стороны, проводивший траурную мессу архиепископ Краковский Станислав Дзивиш, обращаясь к президенту России, также подчеркнул, что произошедшая трагедия объединила российский и польский народы, дала путь к добру: «Сочувствие и помощь, которые мы получили от братского русского народа, оживили в нас надежду на объединение двух наших народов».
Разумеется, архиепископ не мог не упомянуть и про Катынь. Он даже напомнил, что покойный Лех Качиньский направлялся в Катынь, потому что хотел «воздать должное убитым там соотечественникам». А эта трагедия, по утверждениям архиепископа, «70 лет разделяла два народа, сокрытие правды о тех событиях не позволяло затянуться ранам». Зато теперь архиепископ молится «о российском и польском народах, чтобы они с Божьей помощью поддержали диалог примирения, основанный на правде, взаимоуважении и заботе о благе каждого народа». Эта молитва была произнесена на русском языке.
От служителей культа постарались не отстать и официальные лица, к примеру, председатель сейма, и. о. президента Польши Бронислав Коморовский. «Польша признательна россиянам за поддержку после авиакатастрофы под Смоленском, в которой погиб президент Польши Лех Качиньский и еще 95 поляков», – заявил он. «В эти трудные для нашей страны дни мы не оказались в одиночестве. За это мы благодарны гражданам России, которые неожиданно проявили сострадание Польше и польскому народу», – подчеркнул Коморовский.
Но и он не был бы поляком, если бы тут же не поднял тему Катыни, потребовав от президента России «предоставить всю полноту информации по этой трагедии». «На протяжении десятилетий поляки должны были молчать о Катыни, об этом молчал и свободный мир; в Польше за правду о Катыни приходилось платить высокую цену», – заявил Коморовский. Зато «сегодня в связи с трагедией под Смоленском о Катыни говорит весь мир». По словам Коморовского, «колокол, который сегодня звонит по президенту Польши, призывает к объединению с российским народом во имя того, чтобы вместе пережить катыньскую трагедию».
Его коллега, председатель польского сената Богдан Борусевич, со своей стороны, рассказал, что на совместном заседании сейма и сената была принята резолюция, где, в частности, говорилось, что «депутаты и сенаторы Речи Посполитой выражают благодарность россиянам за проявленные ими сочувствие и солидарность».
Борусевич рассказывал российским «Известиям»: «Очень уж трудная была ситуация, очень деликатная. И для нас, и для властей России. Не будем забывать, что польская делегация летела на церемонию памяти жертв Катыни. Летела и разбилась. И были опасения, что две Катыни – первую и вторую – будут связывать, что это в какой-то степени повлияет и на отношение к трагедии российских властей. Но не повлияло. Реакция и президента Медведева, и премьера Путина была очень быстрой и абсолютно верной. У нас в Польше нет никаких претензий, никаких замечаний в отношении того, как ведется расследование. С самого начала к нему были подключены польские специалисты. Родственников жертв, приехавших опознавать своих близких, принимают в Москве, им помогают.
Поразительно, но эта страшная катастрофа сблизила наши народы. Они сейчас так близки, как не были никогда после войны. Я скажу образно. 70 лет назад катынское преступление вырыло между нашими народами очень глубокий ров, который мы никак не могли засыпать. Засыпаем до сих пор. А эта катастрофа – Катынь № 2 – наоборот, объединила русских и поляков».
Ранее посол Польши в России Ежи Бар также заявил, что трагедия с крушением самолета польского президента под Смоленском может открыть новые возможности сотрудничества Москвы и Варшавы. «Открылось пространство солидарности. Поляки увидели русских такими, какими не видели давно, и даже не думали, что русские такими могут быть», – сказал Бар.
Тем не менее, и чисто человеческое сочувствие простых россиян по поводу авиакатастрофы, и близкие польским взгляды на историю и политику «либеральной» части нашей элиты еще не являются базой для строительства принципиально новых отношений между двумя странами. К тому же еще не вполне понятно, кто придет на смену погибшему Качинскому.
Многие политологи уже прогнозируют, что его брат-близнец Ярослав попытается мобилизовать как можно более широкие слои польского электората, причем не только традиционных сторонников своей партии «Право и справедливость», но и приверженцев других политических сил, прежде всего «Гражданской платформы» Дональда Туска и Союза левых демократических сил (СЛД) Гжегожа Наперальского.
Причем столь разношерстную массу избирателей можно консолидировать исключительно националистической идеологией, т. е., по большому счету, антироссийской. Кстати, в этой связи особенно удачно можно будет отыгрывать и катынскую тему – благо в польском этническом сознании теперь «Катынь 1940-го» и катастрофа под Смоленском как «Катынь 2010-го» образуют прочный ассоциативный ряд.
То, что Ярослав будет продолжать линию своего брата, даже сомнений не возникает. А эта линия была четко определена Качинским еще несколько лет назад: создание новой «Речи Посполитой», предполагающее формирование особого национально-культурного ландшафта в местах компактного проживания представителей польской диаспоры (к которой относят славян-католиков и даже униатов).
Как утверждает украинский исследователь Владислав Гулевич, идеологами строительства IV Речи Посполитой введено понятие т. н. Малой Польщизны, включающей в себя приграничные с Польшей земли, населенные преимущественно этническими поляками или пропольски настроенными католиками из числа белорусов и украинцев. В данной инициативе просматривается стремление создать религиозно-культурную среду с преобладанием польской культуры и католичества римского обряда. Некоторые польские эксперты и политологи настоятельно советуют усилить религиозную составляющую польского присутствия на землях как Западной Украины, так и Западной Белоруссии, призывая католический клир обращать больше внимания на политику, а не только духовное окормление своей паствы. Просматриваются попытки использовать католицизм в геополитических и стратегических целях.
Поэтому одновременно с избранием Я.Качиньского стоит ожидать значительной активизации католического натиска на Восток с привлечением не только католических орденов, но и польских НПО (Польский институт в Киеве, гражданская сеть «Опора», Фонд им. Стефана Батория и др.). Польской внешней политике присуща традиционная симметричность: как только Россия активизирует свою политику на востоке Украины, Польша подстегивает католический прозелитизм на западе с попытками распространения католического влияния вглубь страны. Братья Качиньские всегда были апологетами католического проникновения. В случае президентства Ярослава можно ожидать активизации католического и униатского прозелитизма и на Украине.
Да, до недавнего времени авторитет Качинских в самой Польше падал – зато рос авторитет Дональда Туска. Он, конечно, отнюдь не пророссийский политик: таковых в Польше просто нет. Но он – прагматик, скептически относящийся к идеям «новой Речи Посполитой» и считающий, что с Россией выгоднее торговать, чем ссориться. Но он уже заявил, что выдвигать свою кандидатуру на досрочных президентских выборах не будет: кандидатом от его партии «Гражданская платформа» считают упомянутого Бронислава Коморовского. Однако наблюдатели выражают сомнения, хватит ли у него популярности и лидерских качеств, чтобы выиграть президентские выборы.
Впрочем, как заявляет известный польский историк, профессор Ягеллонского университета Анджей Новак, независимо от того, кто будет польским президентом, не стоит ждать коренного перелома в польско-российских отношениях.
Правда, сам Новак главным препятствием для их улучшения считает не устремления Варшавы продвинуть свое влияние за восточные границы Польши, а наоборот, «стремление Кремля превратить слабое постсоветское пространство в единый и крепкий политический организм». По утверждениям Новака, «без глубоких перемен идеологического состояния российского общества» длительное примирение Варшавы и Москвы будет оставаться фикцией. Ну а тех «глубоких перемен», которых хотел бы пан Новак в сознании российского общества, он может дожидаться, как свиста раков на горе. Это мы уже попробовали на рубеже 80-90-х гг. прошлого века, и вряд ли на протяжении ближайших поколений кто-то в России захочет повторить это вновь. Так что ожидать закадычной дружбы Польши и России в принципе не приходится.
Еще 60 лет назад в своей работе «Народная монархия» выдающийся философ Иван Солоневич подробно разбирал всю глубину проблемы русско-польских взаимоотношений. Он отмечал следующее:
«Обе страны, и Польша, и Россия, являются славянскими странами; причем в Польше славянское происхождение выражено гораздо чище, чем у нас... Географические условия двух стран приблизительно одинаковы: польские – несколько лучше, наши – несколько хуже. Климатические – одинаковы почти совершенно. И обе страны поставили перед собою одинаковую, в сущности, цель: создать восточноевропейскую империю «от моря до моря», как формулировали это поляки, и «окнами на пять земных морей», как формулировал это Волошин. Такого сходства исходного этнографического материала, исходных географических пунктов и конечной цели во всей мировой истории, пожалуй, трудно найти. А вот результаты получились совершенно разные.
Для того, чтобы понять неизбежность и психологическую обусловленность этих результатов, попытаемся сравнить две примерно равно упорные доминанты – русскую и польскую.
1. В России вся нация в течение всего периода ее существования непрерывно строит и поддерживает единую верховную царскую власть. В Польше шляхетство и духовенство при полном нейтралитете и пассивности остальных слоев населения всячески урезывали королевскую власть, и оставили от нее одну пустую оболочку. «Проклятого самодержавия» Польша так и не создала – едва ли Польша благословляет сейчас это историческое достижение… В России даже все мятежные движения шли под знаменами хотя бы и вымышленных, но все-таки царей. В Польше все мятежи шли в форме «конфедераций», то есть антимонархических организаций польской шляхты.
3. Россия, географией своей лишенная выхода к морям, всю свою историю стремилась до них дорваться. Польша проявила к этому вопросу полнейшее и труднообъяснимое равнодушие. Морское побережье Польша безо всякой борьбы уступила тем же немцам, и именно они строят и Штеттин (польское Щитно), и Данциг (польский Гданьск), и Кенигсберг (польский Кролевец), совершенно автоматически отрезывая Польшу от моря и от всего, что с морем связано.
4. Свое внимание Польша устремила на восток – и в этом направлении ее доминанта демонстрирует поистине незавидную настойчивость. Первое занятие Киева поляками случилось в 1069 году (точнее, в 1019 году. – Прим. КМ.RU): в Киев ворвался князь Болеслав Храбрый… Спустя почти 900 лет после Болеслава точно такую же попытку и с точно такими же результатами повторил (вероятно, уже совсем в последний раз) Иосиф Пилсудский. Было ли это идиотизмом во времена Болеслава? Трудно сказать. Но во времена Пилсудского это было идиотизмом уже совершенно очевидным…
5. Польша забросила море и тянулась на восток в поисках крепостных душ для шляхты и католических душ – для ксендзов. И в Киеве, и в Риге, и в Вильно Польша 1000 лет подряд при Радзивиллах, Сапегах, Вишневецких и Пилсудских вела всегда одну и ту же политику: подавление и закрепощение всего не-шляхетского и не-католического. Польша (по крайней мере, в течение последних лет 500) вела политику профессионального самоубийства, и, как показала история, вела ее довольно успешно. И совершенно очевидно, что как Вишневецкий в XVII в., так и Пилсудский в ХХ выражали не самих себя, со всеми своими личными качествами, а доминанту своей страны. Им всем, от Болеслава до Пилсудского, казалось, что они действуют вполне логично, разумно и патриотично; иначе бы они все (или, по крайней мере, хоть кто-нибудь из них) действовали бы по-другому. Но иначе не действовал никто: доминанта.
Ко всей трагической судьбе Польши и католичество приложило свою страшную руку (при Пилсудском, в сущности, совершенно так же, как и при Вишневецких): все иноверцы и диссиденты, в особенности православные, казнями и пытками загонялись в лоно католической Церкви, сжигались православные храмы (за два года перед Второй мировой войной их было сожжено около 800), и в восточных окраинах возникала лютая ненависть против тройных насильников: насильников над нацией, экономикой и религией. …«Домашний старый спор», о котором когда-то писал Пушкин, сейчас решен окончательно. И если Россия – даже и при большевиках – сумела ликвидировать немецкий «Drang nach Osten», то о польской «миссии на востоке» и говорить нечего. Если Россия сумела справиться с такою, несомненно, первосортной Европой, какою она, Европа, являлась и при наполеоновском «новом порядке», и при гитлеровском, то совсем уже третьесортное европейское захолустье Польши никакой угрозы для нас больше не представляет. И сейчас мы, больше, чем когда бы то ни было, можем позволить себе роскошь полного беспристрастия. Может быть, и сочувствия: трагическая и окровавленная судьба этой несчастной страны, которая, как выразился Энгельс, «никогда ничего, кроме воинственных глупостей, не делала», может вызвать всякие чувства, но и сострадание в том числе.
…В Варшаве в январе 1940 года, когда в городе не было ни топлива, ни хлеба (местами не было и воды), когда немцы вылавливали польскую интеллигенцию, как зайцев на облаве, и отсылали ее на гибель в концлагеря, когда над страной повисла угроза полного физического истребления (и когда безумные рестораны столицы были переполнены польским «цветом общества», пропивавшим последнее свое достояние), цвет Польши все-таки жил мечтой о политической, культурной и религиозной миссии Польши на «варварском русском востоке». Вы скажете – сумасшествие! Я скажу – истерика! Но Польша будет считать эти планы разумными, исполнимыми и само собою разумеющимися.
Это есть польская доминанта. Это есть внутреннее «я» страны, от которого страна отказаться не может».