В век технологий возникла и укрепилась иллюзия, что существуют протоколы, подкрепленные ресурсной базой, позволяющие решать любые социальные задачи. Включая и задачи кризисного порядка. Идея так называемых «цветных революций» как раз и является чисто технологическим актом, выхолощенным до рутинных последовательностей.
А раз так — то возникла и не менее стойкая иллюзия, что стихийные массовые социальные трансформации уступили место холодной политтехнологической хирургии. И раз можно создать революцию, то точно так же можно ее загасить. Нужно только создать соответствующий контр-протокол.
Победа Талибана демонстрирует, что еще ничего не закончилось. Там, где есть идея, которую поддержат массы, там технологии пасуют. И уж во всяком случае не достигают тех результатов, которые описаны в инструкциях.
Талибан и в первую свою итерацию, и тем более сейчас, во вторую — это абсолютно классическое национально-освободительное движение. Клерикальная идеология Талибана, на которую принято обращать основное внимание, никак не отменяет конечной цели движения — строительства национального государства Исламский эмират Афганистан. Строго говоря, по международным канонам национально-освободительное движение — первичная стадия национального государства. И, кстати, ровно по этой причине Организация Освобождения Палестины является пусть неполноправным, но уже членом ООН. Палестины еще нет, а вот членство в ООН у нее уже есть. Весьма любопытно будет, когда Талибан займет свое место в этой организации, пусть она, конечно, и сама уже лишь бледная тень полноценной международной площадки.
Талибан при этом еще и нечто иное, чем просто национально-освободительное движение. Движения прежних лет, массово возникшие после Второй мировой войны, вели борьбу против колониального господства и за создание национальных государств. Сегодня же наступила эпоха анти-неоколониальной борьбы, в которую бороться приходится не только с колонизаторами, а в первую очередь с их прокси — формально национальными, а по факту полностью подконтрольными им коллаборационистскими правительствами и режимами.
Кстати, именно на этом была построена международная риторика Исламского государства, четко разделившая своих противников на «ближних» и «дальних» врагов. «Ближними» (а заодно и приоритетными) врагами были названы коллаборантские режимы, а уж затем - «дальними» - были названы собственно их хозяева, настоящие колонизаторы.
В рамках этого же понимания для Талибана ключевым противником был режим Кабула, а оккупанты — побочный и даже не самый главный противник. С ним можно договариваться, разговаривать, искать компромиссы (в рамках базовых установок). С коллаборационистами разговаривать не о чем. Сейчас, конечно, Талибан заявляет об амнистии, о прощении и многом другом. Но по факту сотрудничество с режимом Кабула неизбежно будет отягчающим обстоятельством. Возможно, даже фатальным. В каком-то смысле талибы правы — сотрудничество с преступным режимом неизбежно является прямым пособничеством, и фраза «я солдат, я выполнял приказ» на Востоке работает не сильно лучше, чем на Западе.
Талибы — одно из первых национально-освободительных движений новейшего времени, которое смогло самостоятельно (и любые разговоры про внешнюю поддержку никак не исключают его субъектный статус) прийти к власти. Как оно сумеет ею распорядиться — следующий вопрос. И не самый очевидный. Но субъектный статус Талибан сумел взять самостоятельно. И удержал его на протяжении нескольких десятилетий. Что выгодно отличает его, к примеру, от братьев-мусульман, которые в любой стране, где они в итоге сумели прийти к власти, так ничего толком и не сумели продемонстрировать именно потому, что нигде не имели субъектность. Везде они были (и есть) проводники чужих интересов. А значит, не имеют массовую народную поддержку и вынуждены работать в поле политтехнологий, загоняя себя в детерминированное пространство решений. Шаг вправо-шаг влево...