14:10 04.05.2011
За последние 20 лет зарубежное общественное мнение, если оно вообще пыталось договориться с Беларусью, стремилось впихнуть эту 10-миллионную страну то в одну, то в другую подходящую категорию.
В своей статье на сайте Центра европейского политического анализа (CEPA) международный редактор еженедельника Economist Эдвард Лукас оценивает европейские подходы к Беларуси в течение последних 20 лет:
"Раскладывание по полочкам - удобный способ разобраться в окружающем мире. Но что, если эти полочки остаются пустыми? За последние 20 лет зарубежное общественное мнение, если оно вообще пыталось договориться с Беларусью, стремилось впихнуть эту 10-миллионную страну то в одну, то в другую подходящую категорию.
Прежде всего, в эру Джорджа Буша-старшего, она была частью «славянского ядра» Советского Союза. Страны, вроде балтийских, может и хотели отколоться от Москвы, но верные, русифицированные Украина и Беларусь были готовы остаться с Кремлем. Это представление было ошибочным.
После воцарилось мнение, что Минск, как и другие «бывшие советские республики», будет двигаться вперед через экономическое восстановление, приватизацию и установление политической системы, основанной на верховенстве закона и политической свободе. Россия в те счастливые дни рассматривалась как союзник в этом деле. Надежда достигла апогея во времена Станислава Шушкевича, руководителя страны до 1994 года. Беларусь лишилась своего ядерного оружия, имела свободную прессу, плюралистическую политическую систему и осторожно прозападную внешнюю политику. Не казалось чем-то невероятным, что однажды она присоединится к Европейскому Союзу (ЕС) - во всяком случае Беларусь имела лучшие перспективы, чем относительно отсталые Румыния и Болгария. Но и это оказалось ошибкой.
Сначала приветствовавший избрание в 1994 году Александра Лукашенко как решительного политика и ярого борца с коррупцией, Запад после все с большим ужасом наблюдал за тем, как Лукашенко разворачивает страну на восток, подписывая соглашение за соглашением с Ельциновской Россией. Тогда возникла мысль, что белорусская государственность - возможно, явление временное. Новый белорусско-российский союз был прежде всего шарашкиной конторой для коррумпированных чиновников. (Там был приличный бюджет и никакой отчетности и право раздавать таможенные и тарифные льготы.) Но многим казалось неизбежным, что сильная пророссийская и панславистская позиция Лукашенко приведет к тому, что Беларусь станет частью новой конфедерации под руководством Кремля, куда в будущем могли бы войти другие пророссийские аномалии, вроде Приднестровья или двух сепаратистских анклавов Грузии.
Такое видение тоже было ошибочным. Лукашенко понравилось выступать на большой сцене. Ему также понравилась идея, что и сам он мог бы стать большой рыбой в большом пруду, а не оставаться всего лишь главой в малом. Он начал серию публичных встреч и выступлений в российской провинции, что подозрительно напоминало предвыборную кампанию. Может бы он мог бы стать новым лидером России и Беларуси, заменив немощного Бориса Ельцина? Сейчас эта идея выглядит эксцентричной. Однако в сумерки эры Ельцина такая возможность рассматривалась всерьез.
Вывеска «лояльным сатрап Кремля» также оказалась ошибочной. У Лукашенко не заладилось с Владимиром Путиным, который не выразил никакого желания тратить время и деньги на улучшение отношений с приземленным, грубым, капризным и высокомерным белорусским лидером. Белорусско-российский союз не то что не стал супергосударством - он провалился почти по всем пунктам. Не был создан общий рынок товаров, услуг, капитала и рабочей силы. Планы создать общую валюту много раз откладывались. Со временем было все отчетливее видно, что экономическая стабильность, которой так хвалятся белорусы, по сути базируется на дешевом российском газе, который поставляется Беларуси в обмен за транзитные привилегии и геополитическую поддержку.
По мере того как репрессивный климат в Беларуси становился все более жестоким, Запад начал думать, как же сбросить Лукашенко. Результатом стали еще несколько ложных вывесок. Западная поддержка сосредоточилась на белорусской оппозиции, которая представляет собой пеструю мешанину идеалистов, тех, кто когда-то кем-то был, тех, кто никогда никем не был, политических перебежчиков, национал-экстремистов и эксцентриков. К их радости, но почти без результата, их засыпали деньгами, обеспечивали тренинги и пропагандистскую поддержку. В усилиях забросать проблему деньгами виделась попытка повторить опыт Центральной Европы 1980-х. Деньги помогли «Солидарности» свергнуть коммунизм в Польше. Радиовещание было чрезвычайно действенным средством в донесении идей свободы до порабощенных народов. Наверняка такая комбинация сработает и в Беларуси?
Прошло 15 лет, и, как ни досадно, результатов не густо. Среди оппозиционеров не нашлось ни одного харизматического, достойного доверия лидера вроде Леха Валенсы или Вацлава Гавела. Да, им пришлось противостоять в тяжелой борьбе гнусному режиму. Но диссиденты коммунистических времен сумели показать невероятные примеры организации и мобилизации. Ничего подобного в Беларуси не произошло.
Чрезвычайно ошибочной была попытка соединить вражду к автократическому и жестокому режиму с белорусским этническим сознанием, которое хотя и имеет отношение к теме, но представляет собой отдельную проблему. Это правда, что Лукашенко относится к языку коренной нации с невниманием и презрением. Также правда, что это до определенной степени пробуждает заинтересованность. И действительно, этническое и национальное сознание были движущей силой множества борцов за свободу в государствах Балтии: их страны были оккупированы Советским Союзом, они хотели вернуть себе независимость. Это был простой и искренний принцип, который отчасти хорошо сочетался с более широкой идеей демократии и возвращения в Европу.
Но такую идею нелегко привить в Беларуси, где национальный язык был скорее разъединяющей, чем соединительной силой. Используемый преимущественно в деревнях, с разнообразными местными вариациями, тяжело придавленный наследием русификации, белорусский язык не был ни необходимым, ни достаточным условием для усиления оппозиции: в лучшем случае он был несущественным, в худшем - вредным.
К сожалению, многие из иностранцев, которые пытаются помочь в белорусском деле, исходят из политической традиции, в которой язык, исторические и этнические вопросы занимают центральное место. Они рассматривали свержение режима Лукашенко как часть национально-освободительной борьбы, в которой Беларусь должа вернуться к своим глубоким историческим корням в Великом Княжестве Литовском, с сильной языковым и культурным сознанием. Это красивая идея, однако для большинства обычных белорусов она далека, в лучшем случае слабо привлекательна, в худшем просто неприемлема. В качестве аналогии можно было бы привести попытку провести политические изменения в Луизиане с преобладающей опорой на реставрацию местных старофранцузских речей и традиций.
Так что и эта вывеска была подобрана неудачно. Беларусь не была диктатурой, готовой рухнуть под напором патриотической прозападной оппозиции в «цветной революции», вроде тех, которые якобы так хорошо удались в Грузии, Кыргызстане, Румынии и Украине. (Сейчас, оглядываясь назад, эти завоевания выглядят не такими простыми и прекрасными, какими они казались тогда.)