Русская идея: траектория развития
"Русская партия", Данилевский, Леонтьев, евразийцы. Национальное и цивилизационное государство
https://telegra.ph/Russkaya-ideya-traek … tiya-02-16
Недавно наткнулся на сайте у Межуева на размышления о противоречии Дугина идеям "русской партии". Постановка вопроса показалась забавной.
В двух словах, речь идет как о духовной разности их установок - гностическо-апокалиптической в случае с Дугиным и де православно-катехоническом у "русской партии", так и вытекающей из этого разности этно- и гео- политических установок - экспансионистско-глобалистской у первого и национал-изоляционистской у второй.
Забавно это даже не потому, что "русская партия" в СССР это тоже конгломерат разных людей и идей. Но в целом, понятно, о чем говорит Межуев - ученик Цымбурского.
Об идеях выделения из существовавшей тогда империи собственно России и русских, защиты их прагматических интересов, солженицынском "сбережении народа", "острове Россия" и т.д.
Однако Межуев, кажется, отказывается признавать, что такие идеи были порождением непродолжительной по историческим меркам конфигурации существования русских, навязанной им извне - в результате обвала Российской империи в мировой войне, подъема национальных движений, гражданской войны и формы многонационального государства, вынужденно принятой российскими коммунистами.
В результате всего этого русские были введены в формат одной из национальных и одной из территориальных единиц многонационального государства (последнее условно, т.к. хотя в одной из конституций РСФСР русский народ был выделен особо, классической национальной республикой она все же не была). Да, самыми крупными, да, фактически имперскими народом и метрополией, но все же в отличие от Российской империи официально и четкими границами отделенными от других ее единиц, формально признаваемых им равноправными.
По сути именно это позволило "русской партии", а точнее отдельным ее представителям, вставать на позиции защиты собственно русских и собственно России якобы от довлеющей над ними империи.
Позиции, уничтоженные практически и идеологически при Путине, впервые прямым текстом в его статье "Россия и национальный вопрос" 2012 года, в которой он устами победившей, реальной русской партии отверг идеи той "русской партии", на которую ссылается Межуев.
Но был ли при этом сам Путин представителем просто одной из двух постсоветских группировок, менее легитимным с русской исторической точки зрения, потому что де эти взгляды противоречили взглядам "русской партии"? Нет, все ровно наоборот - сами эти взгляды были явлением поздним и кратковременным и что более важно, порождением навязанной русским конфигурации. Тогда как Путин фактически опирался и опирается на русскую идею из Российской империи, которая после ее краха оформилась в русской антисоветской эмиграции, этногеополитические представления которой потом проникли в советскую Россию и в итоге победили в ней достаточно маргинальные для русской мысли идеи "русской партии", а точнее те идеи, что пытаются с ней отождествить Межуев и Ко.
И в этом смысле Дугин, конечно, куда более легитимный представитель исторической русской идеи, чем члены советской "русской партии". Более того, мыслитель, который вывел ее на новый уровень с учетом как достижений, так и пробелов двух его крупнейших предшественников - Николая Данилевского и Константина Леонтьева. И связи именно между их идеями нужно понять, если мы хотим понять траекторию развития не только русской идеи, но и собственно русского проекта, его магистральной версии.
Данилевский
Книга Данилевского "Россия и Европа" это первое, что должен прочитать тот, кто хочет понять, если не отточенные идеи (они там достаточно сыры, о чем далее), то побудительные мотивы и направленность русского этногеополитического мышления.
Книга с самого начала читается интересно, учитывая то, что хитросплетения международно-правовых отношений в Европе XIX веке, описанные в первых главах, вызывают ассоциации с теми конфигурациями, что похоже начинают складываться сейчас. Что неудивительно, так как Путин явно и стремится к такой конструкции - конгрессов, "священных союзов" и прочих основанных на силе институтов вместо "абстракций" вроде ПАСЕ и т.п.
С какого-то момента человеком с минимально развитыми критическим мышлением и чувством юмора она уже не может не читаться без нарастающей иронии, по мере того, как автор оправдывает все экспансионистские и завоевательные действия и претензии своего государства самыми благородными побуждениями и фактически его вынужденностью к ним. Это, кстати, как раз и есть черта классической русской идеи в отличие от ревизионистского характера идей Цымбурского и Солженицына, считавших, что никакой необходимости в разрастании Российской империи не было, а напротив, оно для русских было контрпродуктивно.
Впрочем, перейдем к делу. Книга Данилевского это идеологический фундамент русского антизападничества и антиевропеизма и одновременно с этим школы мысли цивилизационной геополитики России, находящейся в противоборстве с цивилизационной геополитикой Запада по отношению к ней. С формулировкой цели этого противостояния в виде выкидывания Запада (а также Османской империи на тот момент) из славянского мира и объединения последнего под политической гегемонией России и с центром в Константинополе как всеславянской (славяно-греко-румыно-мадьярской) столице. То есть, всего того, за что Россия очевидно и воевала потом в Первой мировой войне.
Леонтьев
На мой личный вкус Константин Леонтьев куда более мощный, чем Данилевский, историософ, эстет мысли, одна из тех фигур, которыми русская интеллектуальная традиция может гордиться по праву. Но вкус вкусом, а объективно заслуга Леонтьева в развитии русской идеи, большинством ее адептов до сих пор не оцененная, заключается в выявлении и обосновании главного слабого места концепции Данилевского.
При этом сразу надо отметить, что Леонтьев никак не изоляционист в стиле "русской партии", он не только разделял главные геополитические цели, сформулированные Данилевским, но и будучи дипломатом работал во имя их реализации, несмотря на симпатии к стратегическим противникам и ситуационным партнерам. И может быть даже не только несмотря на это, а именно благодаря этому указывал на главное внутреннее противоречие доктрины Данилевского.
Этим неосознаваемым им самим, но видным Леонтьеву, внутренним противоречием идей Данилевского была ставка на национальности и национализм - принципы и идеи, в своей сути глубоко западные, модернистские, а значит и разрушительные для того самобытного государства-цивилизации (выражаясь уже современным языком), которому их предлагалось взять на вооружение.
Данилевский предлагал руководствоваться прежде всего национализмом общерусского триединого народа, а далее поддерживать национализмы всех славянских народов кроме поляков (их он считал необходимым предварительно перевоспитать, а уже потом привести во Всеславянскую федерацию), торжество которых должно потребовать их одновременного освобождения от чуждых сил (германцев и османов) и объединения во Всеславянский союз вокруг России.
При этом Данилевский был убежден в том, что нерусские национализмы внутри самой Российской империи (напомню, великороссы в ней составляли порядка 44%) ей не угрожают, ибо эти народы неспособны к самостоятельному национальному существованию. Что до малорусов и белорусов, то их потенциальный национализм он даже не рассматривал всерьез, сводя его к гуманитарной интриге поляков в западных губерниях.
История наглядно продемонстрировала близорукость Данилевского, считавшего, что к национальной и государственной жизни неспособны даже эстонцы, латыши и литовцы, уже не говоря о "диких народах" Кавказа и Туркестана, и уж тем более внутренней России, и уж тем более украинцев и беларусов, этническую специфику которых он упорно игнорировал.
Но показала она нечто не менее важное. Идея Всеславянского союза Данилевского за вычетом Константинополя фактически была реализована в форме, максимально приближенной той, о которой он мечтал - союза славянских и соседних национальных государств, включенных в ОВД и СЭВ. Но весьма скоро разрушили ее именно национализмы славянских народов, отвергнувших гегемонию России, к которой открыто призывал Данилевский, и выбравшие единство с Западом, которое он считал для славян противоестественным.
Леонтьев видел эту опасность для такого государства как Росссия национализмов вообще и славянских народов в частности. Он интуитивно понял то, что сегодня является азами современного нациеведения - нация в той форме, в которой она возникала и утверждалась тогда, была неизбежно связана со сносом абсолютистских империй.
Кстати, это еще одно внутреннее противоречие Данилевского, который по взглядам был никто иной как национал-либерал (да, русский либерализм именно такой и об этом надо помнить). Ведь с одной стороны он желал народных и гражданских свобод, с другой стороны, верил в их совместимость с государством, способным решать подобные геополитические задачи, фактически считая, что государство есть ничто иное как политическое тело национальности.
Леонтьев понимал, что нация неспособна создать и удерживать такую империю как российская, и хотя не отрицал "здоровую национальность", более того, выступал за ее культивирование внутри государства, осуждая при этом ассимиляцию и русификацию, но считал, что не нация создает такие государства, но трансцендентные идея и сила, и более того, что именно их принятие создает в том числе и государственную национальность.
Идеей же и силой такой Леонтьев для России и русских считал византизм, но никак не славянство. Соответствующие взгляды он обосновал в ряде работ, в том числе "Византизм и славянство".
Евразийцы и прочие
Евразийцы в антисоветской эмиграции сделали еще один шаг вперед. При этом речь идет не только о евразийцах в узком смысле этого слова, но и обо всех течениях антисоветской русской эмиграции, которые даже оспаривая их по отдельным вопросам, приняли их главную этногеоплитическую установку. В этот ряд можно включить младороссов, россистов Семенова, российских фашистов, отчасти и солидаристов, да даже и Ильина.
Но все же евразийцев стоит выделить отдельно, потому что они нашупали тот нерв, который опасались затрагивать другие, и даже порой отрицали его существование, но который тем не менее был общим для них всех. Более адекватно, чем Данилевский оценив сложность этнической структуры самой (бывшей) Российской империи, никто из них не захотел пожертвовать ее территорией во имя торжества национальности, но все они вместо этого пришли к выводу, что народы этого пространства должны представлять собой единый национальный конгломерат - русский ли, российский ли, евразийский, суть одна.
Евразийцы одни указали на связь российской государственности с Ордой, что вызвало и до сих пор вызывает бурю негодования. Однако евразийство необязательно должно быть славяно-тюркским - оно может быть и арийским, с отсылкой к Аркаиму, южной Сибири и Уралу, клесовским, каким угодно. Любая из версий такого евразийства, однако, будет воспринимать Россию не как порождение европейской цивилизации, принесенной культуртрегерами и колонистами с Запада на Восток, но как ее антагониста, в ряде версий хранящего ее истинные, искаженные Западом начала - арийские, христианские и т.д.
Так или иначе, стихийные что красные, что белые евразийцы уже к концу существования СССР и позже в качестве острой реакции на его распад исходили из восприятия Запада как противника России. России не как того национального государства на основе границ РФ, которое даже Бжезинский считал потенциальным партнером Запада, но как государства-цивилизации, у которого отняли его естественную сферу влияния (Центрально-Восточную Европу) и его сердцевинные земли вроде Украины.
Именно эти представления белой русской эмиграции и красных советских патриотов и воспринял правящий класс новой постсоветской России. Представления "русской партии", о которых говорит Межуев, на их фоне просто оказались невостребованными, благо, они и не опирались на историческую почву (исключения в виде Меньшикова таковой считаться не могут).
Дугин
Александр Дугин в этом смысле обладает особыми заслугами в развитии этой магистральной линии русской и евразийской идеи.
И речь, конечно, идет не об оборонительных представлениях о многополярном мире, которые с ним ошибочно связывают, а о сформулированных им в 90-е годы представлениях о неизбежности стремления России к разрушению чужого мирового порядка и созданию своего, благодаря чему русские превратятся в мировых лидеров вообще и в евразийских в частности.
Для Дугина русские это не фрагмент европейской или славянской цивилизации, не отдельно взятый народ для себя, но срединный народ магической Евразии, точка сборки и движущая сила конгломерата ее народов, связанных с ними глубинными узами, который они ведут в Последний поход, что возвращает русскую идею к ее апокалиптическим корням времен раннего Московского царства.
Важно то, что Дугин отказывается от детского, наивного объяснения Данилевским и прочими стыдливыми националистами причин разрастания России - мол, защищались от врагов и приходилось расширяться. Нет, он и ему подобные честно говорят - взяли, потому что такова наша миссия, и поэтому надо брать и будем брать еще.
В целом речь идет не только о Дугине. К десятым годам XXI века русская идея лишилась своей стыдливости и устами своих откровенных апологетов стала обнаруживать свой подлинный характер. Среди таковых следует выделить двух талантливых, на тот момент молодых людей - Егора Просвирнина и Владимира Фролова (Яроврата). Не будучи идейными евразийцами, они фактически сформулировали кредо русских как гуннов нашего времени, которые идут вперед, потому что могут и должны, а не потому, что их к этому кто-то вынуждает.
Перспективы
Закольцовывая все эти сюжетные линии, надо констатировать, что глубинные этногеополитические импульсы, интеллектуально проявившие себя впервые в доктрине Данилевского, вопреки его иллюзиям могут быть реализованы не в форме национального государства и не форме союза национальных государств, но только в форме государства-цивилизации.
Идея и проект нации, опирающейся на этнические основания и гражданственность, напротив, являются главнейшим вызовом русской идее в этногеографии ее притязаний.
Тут можно вернуться к Леонтьеву, призывавшему строить надэтническую империю, уважающую этнические различия, деликатную к ним и стояющую над ними в качестве арбитра. Позже именно такая модель отчасти пыталась реализовываться, отчасти имитировалась в СССР, но история показывает, что для носителей магистральной русской идеи она слишком сложна и ими отторгается.
Если говорить о перспективах, то по сравнению с временами Данилевского и Леонтьева русские после краха ОВД, СЭВ и СССР были отброшены настолько назад от своих притязаний, что адекватным способом переосмыслить свое место в мире многим для них казалось национальное государство, только основанное не на фантазиях Данилевского, а на реалиях, примерно совпадающих с границами размежевания республик бывшего СССР.
Однако анализ русского мыслительного развития в этот период показывает, что идея русского национального государства как государства на основе русской национальности, этнические и территориальные границы которой были оформлены в СССР, оказалась русскими абсолютно невостребованной кроме исключительно маргинальных кругов.
Вместо этого русский национализм проявил себя в реваншистской и имперской форме, возвращающей его к глубинному имульсу книги Данилевского при невозможности достижения чаемых им задач в чаемых им формах. Любой контроль России над нациями в пространстве, на которое она претендует, будет неустойчивым, как в том случае, если рядом с контролируемой ею нацией будут существовать нации свободные (например, свободные поляки рядом с завоеванными украинцами), так и в том случае, если ей удастся контролировать их все, как это было в послевоенном СССР.
Поэтому мысль, к которой реальный русский национализм уже пришел в масштабах России и применительно к Украине, а именно о необходимости отказа от многонациональности первой и ликвидации идентичности второй, в случае дальнейшего продвижения рано или поздно будет масштабирована на другие народы вплоть до Восточной Германии, которую ряд представителей этого направления тоже аргументированно включают в свою сферу доминирования.
Сталинские депортации целых народов в этом смысле являются технологией, возврат к которой будет и возможен, и необходим для реализации глубинных импульсов русской этногеополитики, проявленных еще в книге Данилевского. Нет, это не значит, что она будет (может быть) применена ко всем частям завоеванных народов - достаточно просто рассечь и размыть те компактные массивы, на основе которых могут восстанавливаться национальные государства.
Русско-евразийская империя на просторах от Камчатки до Саксонии сможет возникнуть и не испытывать угрозы со стороны наций, только если перетасует всю этническую колоду своего континента и создаст на его пространстве нечто, напоминающее Америку. Кстати, именно этим сходством (целей) объясняется глубинное родство русской и американской парадигм, в том числе в их отношении к Старому свету. Но это уже тема для другого очерка.
