На наших глазах погибают два (еще два) московских театра. МХАТ имени Горького и «Современник». Мартиролог ширится – уже нет Большого, Театра Гоголя, Театра на Малой Бронной, Театра Ермоловой, МХТ имени Чехова… Утилизация театра всегда проходит по одной схеме – сцена отдается авангардисту/концептуалисту по имени «Ятаквижу», после чего на подмостках воцаряются мат, педофилы, голые зады и обобщенная Бузова, поющая, прямо по Тэффи, «как мать родила». Старая, подобранная, как хорошая библиотека, публика (у каждого театра она была своя) разбегается в ужасе, вместо нее появляется, как говорил Коровьев, бесформенная «зрительная масса», стебущаяся и хихикающая, плавно перетекающая от голого зада на одной сцене к причинным местам на другой. Все это происходит при поддержке или игнорировании (что одно и то же) властей, к которым тщетно взывают те, кто еще помнит традиции и образцы. «Гром идет по пеклу», несутся вопли: «да неужели же они не видят???»
Видят. Поэтому в той схеме, по которой происходит детеатрализация культурного пространства, отчетливо видна тенденция. У основной массы культурных людей есть полубессознательное убеждение, что власть (государство) априори должна стоять на стороне возвышенного и великого, то есть на том, что бесспорно, на что можно опереться. Однако последние десятилетия нам показали, что в качестве опоры гораздо надежнее то самое авангардное сообщество, многократно доказавшее, что беспринципность и безыдейность находятся в жесткой связке с сервильностью. Ни один классик не в состоянии так остервенело защищать корыто и рвать в куски собратьев, как авангардист и концептуалист. Можно вспомнить хотя бы Малевича. Тяга к тоталитарности и уставному единомыслию у всех «ятаквидящих» гораздо сильнее, чем у сторонников классической традиции и государство это хорошо чувствует.
Важно понимать, что то, что мы сегодня видим на сценах, это не просто плоды распада личности «творцов». Бездарность, претенциозность, пошлость и откровенная, вызывающая похабщина это только внешняя форма, упаковка, содержание которой – идеология. Её особенность состоит в том, что она все яркое, живое, настоящее, осмысленное, трагическое – от подвигов в войне до любовных драм - низводит до уровня запросов шпаны, потаскуна, похабника, гогочущего гопника. И защита/поддержка всего этого «творчества» на самых разных властных уровнях, травля и осмеяние тех, кто с этим не согласен, означает только одно – речь идет не о вкусовщине, а об общественно-политическом конфликте, когда поддержка геростратов от культурки прежде всего означает поддержку тех или иных сил, которые за ними стоят.
Есть и еще одна деталь. Почему Серебренников, Богомолов, Бояков и прочие не случайно сидят (сидели) на громадных бюджетах, а на их «премьеры» похаживает кремлевский и АПшный бомонд? Дело в том, что их «творчество» очень точно выражает внутренний мир чиновников, им это и правда нравится и поэтому те, кого мы называем «элитой», не заблуждаются, а вполне сознательно занимаются понижением общего интеллектуального и нравственного уровня до своего, создают режим общественного гниения, который сегодня по всей Европе признан самой живительной средой социальных трансформаций.
Для того, чтобы создать иллюзию сложности процесса гниения, нам предлагается «дискуссия» на тему, чем считать постановки в Современнике или МХАТе. «Не нравится? А вы спорьте!» Проблема в том, что там спорить не о чем. Какое, например, еще, кроме пошлого и бездарного, художественное, интеллектуальное, нравственное содержание обнаруживается в «спектакле»Боякова, Богомолова или Рыжакова? И несогласие с их «творчеством» порождено не стремлением к идеалу, совершенству, а естественным устройством человеческого организма, проявляющимся в том, что такого рода самовыражение вызывает у людей просто приступ рвоты. Как у Аверченко: « - Какое безобразие на этом тротуаре! Пьяных здесь вытряхивали, что ли? – Никак нет, ваша милость. Спектакль тут в театре был, актеры играли… Ну, публика и тово… Не выдержала. Стошнило».