В любой классической симфонии какая-то небольшая странность, особенность, изюминка в самом начале непременно станет основным элементом в разработке - центральном, развивающем разделе сонатной формы. Она же обязательно аукнется и будет обыграна в репризе - заключительном повторении начального материала.В особенностях и есть и композиторская работа, и ее музыковедческий анализ.
Драматургия и драматургическая линия невозможны в броуновском движении демократического общества, но неизбежно возникают при любой длительной персоналистской системе. Они - надежный материал для анализа, поскольку имеют свои законы и потому предсказуемы.
Политологу не нужно быть музыковедом, чтобы отличить на слух стиль Вагнера от стиля Шопена. Так же и нам, музыковедам,не требуется быть политологами, чтобы различить стиль Владимира Путина, Владимира Зеленского или Дональда Трампа.
О специфике политического стиля вроде бы часто говорят, но почти никто не рассматривал последние события именно со стороны стиля и присущих ему драматургических закономерностей и ограничений.
Яркий пример - недавно популярное предположение, будто Владимир Путин может возглавить Совет Федерации. Возможно, юридически версия с переходом Путина в верхнюю палату безупречна. Однако она не учитывает самое главное - стиль Путина.
Не для того человек овладел всеми стихиями: вел стаю птиц в воздухе, спасал амурских тигров на земле, спускался в батискафе под воду и лично добивался Олимпийского огня для Сочи, чтобы затем коротать время по будням в одном зале с почетными пенсионерами, работая говорящим пультом для голосования.
Национальный лидер и один из самых влиятельных людей мира, все последние годы выстраивавший образ особого и недосягаемого, не станет руководить промежуточным звеном между депутатами и Кремлем, отдавая полученные снизу документы на подпись кому-то вышестоящему. Нечто подобное невозможно стилистически.
Для Путина важна даже диспозиция в зале: в четыре медведевских года он минимизировал свое присутствие на тех мероприятиях, где его расположение было менее престижным, чем у Дмитрия Медведева. За исключением нескольких неотменяемых протокольных акций вроде парада 9 Мая он всегда либо выходил вместе с Медведевым, либо не появлялся вообще. Трудно вспомнить заседания правительства, которые проводил Медведев-президент, где Путин-премьер сидел бы первым сбоку, как положено. Он просто отсутствовал. Так же и здесь. Вариант с Госсоветом, где Путин будет вести собрания во главе стола (привычная картинка сегодняшней официальной хроники), теоретически можно обсуждать. Но его переход на должности в Совфеде или Госдуме исключен уже в силу архитектоники их пространства и накопленных обществом ассоциаций с представительными институтами. Спикер в президиуме, модерирующий дискуссию чьих-то избранников, - отнюдь не глава стола, сам формирующий список гостей и сам же принимающий окончательные решения.
Кто побывал главой, тому не быть спикером - здесь же не Евросоюз. Более того, сам постулат, что по закону такой вариант возможен, бесперспективен даже как отправная точка рассуждений. Если можно за пять часов пролонгировать президентский срок на 12 лет, то с подконтрольной Госдумой любой вариант будет возможен и легален, а само по себе соответствие решения действующему в данный момент закону - давно уже не критерий.
Конечно, драматургические линии могут быть разными, поэтому важно проводить сопоставление с верной матрицей. Когда обсуждалась конституционная реформа, чаще других упоминали недавний опыт Казахстана, и теперь в сравнении с ним обнуление называют то лобовым ходом (по сути, обвиняя Владимира Путина в недостаточном византийстве), то хитрой разводкой (упрекая в византийстве избыточном).
Однако [b][b]скорее стоит сравнивать Путина не с сегодняшним Нурсултаном Назарбаевым (которому в 2020 году исполняется 80), а с Назарбаевым-сверстником рубежа 2010-х. Десять лет назад в Казахстане приняли конституционный закон, который отменил лично для Назарбаева ограничения по числу президентских сроков - для остальных осталось по-прежнему не более двух раз подряд.[/b][/b]
Одновременно Назарбаев отклонил просьбы снизу - в кавычках - продлить свои полномочия по итогам референдума, без альтернативных выборов.
Предположим, что казахстанская драматургия и дальше останется актуальной и Путин передаст должность наследнику за какое-то время до 2036 года. Конечно, Москва географически ближе к Европе, и поэтому Путину не присвоили юридический статус елбасы - а вместо него использовали европеизированный эвфемизм «обнуление», которое не должно распространяться больше ни на кого в ближайшие лет 30-50.
Путин, в отличие от Нурсултана Назарбаева, не первый президент своей страны, но тем не менее он последовательно выстраивает себе образ создателя современной российской государственности. Теперь он становится, по сути, архитектором (206 поправок!) ее Основного закона. Иначе говоря, обнуление скорее заключается в том, что поправки в Конституцию символически обнуляют фигуру Бориса Ельцина, делая Путина как бы первее.
А решение по срокам - важный, но более технический момент. Хотя и крайне удобный: налицо способ создать новый эвфемизм и избежать референдума, посвященного персонально Путину, что было бы слишком по-азиатски.
Почему же стратегические решения Путина раз за разом ставят политологию в тупик? Вероятно, общение с инсайдерами, анализ социологии, составление рейтингов влиятельности - стандартные методы политолога - в России эффективны лишь до определенного момента.
Рейтинги имеют значение в вопросах сиюминутного распределения благ и могут помочь предсказать карьерный рост технократов по технократической же вертикали. Но дальше возникает невидимая стена между технократическим и стратегическим уровнями, которую Путин охраняет не менее тщательно, чем ФСО - Путина. А рейтинг ситуационного влияния чиновника в России почти никак не связан с рейтингом его личных политических перспектив.
Скажем, премьер-министр Франции может возглавить оппозицию и выиграть следующие президентские выборы. Может ли у нас высокопоставленное и влиятельное лицо вести самостоятельную публичную политику? Ответом служит пример Михаила Касьянова, бывшего премьер-министром в куда более демократичную эпоху.
Социологическая динамика, понятая как колебания электоральных предпочтений, - конечно, важный инструмент анализа. Но ее важность не стоит переоценивать. Одного лишь ядерного электората Путина - тех, кто придет и консолидированно проголосует как надо, - по-прежнему хватает для получения как минимум относительного большинства - даже после санкций, стагнации и пенсионной реформы. Учитывая гибкость российского законодательства и успех кампаний по накачиванию правильных настроений, вряд ли стоит ждать электоральных сюрпризов на более масштабном уровне, чем в отдельных городах.
Но, пожалуй, самый бесплодный инструмент в арсенале российской политологии - разговоры с инсайдерами. Независимо от того, знает ли инсайдер какую-то часть путинского сценария, думает, что знает, или только делает вид, - такие разговоры есть лишь информационный шум, мешающий отследить не лавирование, а траекторию. По важнейшим вопросам в Кремле есть только один инсайдер. И единственным достоверным диалогом может быть его собственный диалог с внутренним голосом.
Один из экспертов справедливо написал: «Источник, близкий к администрации президента, поясняет, что сегодня практически никто не в курсе реальных намерений Путина». Все так, но с принципиальнейшей оговоркой: чтобы прийти к тому же выводу, не нужен источник в администрации президента.
В государстве, где даже, по Пушкину, не всяко слово в строку пишется, буква закона оказывается не столь значимой, как стилистика, символика, образность и самоценность формы. Поэтому методы стилистического анализа иногда могут подтолкнуть к более точным прогнозам, чем классическая политология. И тут отнюдь не парадокс: ведь, как и было обещано 20 лет назад, у нас наступила диктатура законов драматургии.
Лукашенко создал частную военную компанию для вывоза из Беларуси и охраны семейных драгоценностей.
В ближайший месяц планируется захват нефтяной вышки американцев. Батька ищет деньги.
...